Верно ли он поступил? Правильно ли поступает? Прошлое скрывало так много, а будущее довлело над ним, будто меч Раканов, подвешенный рукою Шара Судеб. Казалось, приуныл и Дракко: герцог Эпинэ был не хрупкой девицей, а уж на плечах Робера держался целый Талиг с довеском из Агариса в виде не столь изящных «Каглионов». Отпустив поводья, герцог вновь погрузился в одну из недодуманных дум. Лоб Робера нахмурился, седая прядь стала болезненно-белой. Что закружило его в вихре восстаний, лжи и предательства, поднявшем в воздух труху прошлого и забившем ею глаза сюзерена? Этот вопрос донимал Робера с той самой минуты, когда яркий солнечный свет ударил в его лицо.
Пробудившись в объятьях Марианны, герцог тут же откинулся на подушку, намокшую от слез. О чем он плакал во сне? Что видел? Была ли это стена, укрытая болью, словно плесенью, вдоль которой неслись кобыла забвения, жеребец отчаяния и выходцы его тяжелых дум, задавленных жаркой ночкой? Правильно ли поступил он, поправ честь и совесть провонявшим сапогом старой дружбы? Не был ли гальтарский угар, обрушившийся на Талиг, словно какой-нибудь утес на ветхий замок, язвой на чести его предков и неумолимым родимым пятном на теле потомков? Пока последний герцог Эпинэ терзался сомнениями, закусив губу и сминая простынь рукой, помнившей и браслет, и Мэллит, и цветы, рассыпанные по полу , безжалостно грубому для обеих хрупких созданий, нежных и невинных, будто ласточка, взмывшая над вишневым деревом, чьи алые плоды не осквернила похоть червя, левретка прелестной Марианны сделала в его сапоге лужицу.
Опрокинув сапог и ожидая, пока вся гадость вытечет, Робер почувствовал, как старая рана страха открывается в его измученной душе. Был ли это некий знак? Быть, может бросить? Забыть Марианну? Втоптать семена чувств в песок глубокого забвения и выстроить на нем воздушный замок недостижимого спокойствия, который будет тут же смыт волною рока? Как быть? Что делать? Кто виновен? Робер не знал ответ. Шар Судеб катился по одному ему известному пути, уйдя от предков, чьи руки дали ему жизнь в пряной глине, дико распевая кэнналийскую песнь и летя прямиком в цепкие зубы Зверя Раканов...
Стражники у врат Нохи загремели пиками и расступились, пропуская Первого маршала во двор. Герцог поежился: суровый камень теснился к камню, душа его стеной неизбежности. Разговор с Левием мог успокоить, помочь понять, если не самого себя, то этот безумный мир, в котором правда возлежала с ложью, мятеж с предательством, а прошлое - с призраком будущего. Сжав бока Дракко, Робер направил его через площадь, когда массивная дверь приоткрылась, выпустив вечного Пьетро.
Герцогу не хотелось говорить. Спешившись, он встал по иную сторону лошади и хотел ограничиться кивком, но монах тряхнул льняными кудрями и неуверенно к нему приблизился. Что знал он о жизни? Доводилось ли ему нюхнуть вязкой смерти в трясине Ренквахи? Робер неслышно вздохнул. Мир жил своей жизнью, мир любил жизнь, а вот герцога Эпинэ не любил совсем никто...
- Нижайше прошу простить, - пропел монах, пряча ладони в рукавах. - Его высокопреосвященство сегодня... сегодня... н-не принимают. Вот.
Опять, двадцать пять... Робер глядел не на Пьетро, а сквозь него, холодно спросив:
- Это вы так решили?
Пьетро дернулся и словно язык проглотил. Глаза, огромные, будто два голубых блюдца, так и не встретились с темными очами герцога.
- Вот что, милейший: проводите меня к Левию и давайте не будем выдумывать, что он отпускает грехи Алве, как вы сделали в прошлый раз.
Пьетро съежился, испуганно кивнув.
***
Робер желал быстрей попасть к эсператисту, будто стремился к чистому колодцу в селе, зараженном чумой. Пьетро замялся у двери, переминаясь с ноги на ногу. Лицо у клирика было таким же кислым, как и белые кудряшки, а тоска в глазах грозилась стать вселенской.
- Я... я доложу.
Недоразумение пропало за дверью, вынудив Робера призадуматься. Что творилось в Нохе? Откуда эти скорбные лица? Быть может, Альдо отколол одну из своих «шуточек»?..
- Прошу, входите, герцог...
Робер миновал Пьетро. Монах просеменил за ним. Ноздри герцога тревожно расширились: привычного запаха шадди в кабинете Левия не чувствовалось. Кардинал склонился над столиком, где стояли стаканчик и банка, хранившая в себе морские огурцы. Обернувшись к Роберу, Левий запустил пальцы в волосы и пригладил их сначала к затылку, а затем в обратном направлении. Правое веко кардинала странным образом дернулось. Не успел герцог спровадить Пьетро и сообщить, что готов к беседе о духовном, как Левий улыбнулся. В улыбке эсператиста не было ничего такого, если бы не веселость - вопиюще неожиданная. Робера пробрали мурашки, едва он завидел, как Левий указал на него тонким пальчиком и что-то почти произнес.
- И... иноходец вы наш, - прохихикал эсператист.
Герцога словно шарахнуло молнией. Прижав ладонь к лицу, Левий взялся разглядывать его сквозь щель между пальцами. Потом он закрыл один глаз и медленно приоткрыл другой.
- Я говорил вам... - пробубнил Пьетро. - Я ведь предупреждал...
Смотреть на герцога Левию наскучило. Сощурившись, он покосился на свою грудь, где блестел неизменный орденский знак. Кардинал коснулся его пальцами, схватил голубя за крылышко и повертел с особо поэтичным выражением.
- Святые абвении... - вдруг простонал Левий, точнее сказать, взвыл. Вид эмалевой птицы поверг его в истерику. Бедняга Пьетро осенял себя защитными знаками, едва поднимая уставшую руку. Согнувшись от смеха, Левий приуменьшил и без того скудный рост. Герцог хлопал темными очами, не в силах понять причины бурного веселья.
- И... - протянул кардинал, хватаясь за край столика. - Твари закатные... «итак» я говорил... начнем-с...
Выпрямив плечи, Левий одернул рясу и деловито кашлянул.
- Сын мой, - заметил он, щурясь на Робера. - Причины твоего визита ясны мне, как из доноса. Ты в смятении и это нужно прекращать. Ибо сказано в Эсператии: «Смятенный ызаргу подобен: о многих ножках, дабы дурную голову к семи и дюжине бедам нести».
Сказав так мало, Левий сказал все. Туман, застлавший герцогские очи, спал с них, словно сорванная вуаль. Робер тяготился жизнью, режимом и своей персоной, ведя себя в Ренкваху безразличия, но теряясь среди болотных тропок наглости, лжи и лести...
- Сын мой, - мягко напомнил Левий. - Если у вас столько ножек, как о том гласит Писание, почему бы вам хотя бы на двух нас не покинуть?
Чердак размышлений сбросил Робера на сеновал насущных нужд. Взгляд Левия манили огурцы в своем соку, солено-горьковатом. Видя, что покидать кабинет Иноходец не спешит, кардинал подхватил увесистую банку, но тут же вернул ее обратно и схватился за левый бок.
- Вы ранены? - вскричал Робер. Рука сама метнулась к шпаге, взгляд за мгновенье окатил комнату. Пьетро охнул и потерял то ли сознание, то ли остатки смелости.
- Со мной... совершенно... все в порядке... - выдохнул Левий, звуча неубедительно. Робер ему не поверил, подхватил под руку, усадил в кресло и тревожно проверил лоб. Лихорадки у кардинала не было, но он все цеплялся за руку гостя, даря ему нервные смешки.
- Что здесь случилось? - голос герцога гремел, будто надорские камнепады. Пьетро поднялся, опасно качнулся и потер ушибленную голову. Поняв, что обращаются к нему, ангелочек в сутане закусил бледно-розовый ноготок. Взгляд недотепы метался от шефа к Роберу. Углядев нечто, глазам герцога не доступное, монах понуро кивнул.
- Приходил Его величество, - затараторил Пьетро, словно за ним гналась свора гончих и отчаянно кусала за пятки. - Он был с охраной... кардинал велели пропустить... Монарх возмутился, что жезл Раканов должным образом не подготовили... то... то есть, не протерли, не... почистили... а еще он госпожу Оллар желал... желал видеть... в ее покоях... и требовал на выдачу герцога Алву...
Герцог Эпинэ мучительно растер лоб. За Альдо нужен глаз да глаз, а он у Марианны ночью, а днем - по городу с инспекциями! Был бы Дикон вменяемым, можно было бы его уполномочить, так ведь призрачно все в его мире бушующем, Лэйе Астрапе!
- Его высокопреосвященство воспротивились своеволию... С мужеством... воистину беспримерным... они предстали перед монархом и пожелали ему убраться вон. Его величество... не стерпел... и пригрозил кардиналу несчастьями... Позже, когда монарх... изволил уйти... кардинал отправились проведать герцога... и тут из-за угла вылетел агент Ракана! В его руке был нож!
Пьетро глотнул воздух, озираясь, будто бы наемник Альдо до сих пор где-то бегал.
- Этим ножом, - возопил клирик, распаляясь от поэтического ужаса, - недостойный поразил кардинала!
Сумасшедший! Робер страдальчески закусил губу. Альдо отбился от всяких рук, утратил последний стыд и променял на раканский хлам всю оставшуюся совесть!
- ...по счастью, - продекламировал Пьетро, - его высокопреосвященство успели увернуться и нож миновал сердце, скользнув по ребрам. Негодяй хотел ударить снова, но я... я, кажется, пал в обморок, подлец отвлекся и был поражен не вовремя... то есть, вовремя подоспевшими стражниками! Лазутчик был убит, а тело его вынесли ночью и удачно утопили в речке.
Робер взглянул на кардинала, вопрошая о правдивости истории. Левий прикоснулся к пострадавшему боку, отнял ладонь и тихонько кивнул. Робер отчаянно нахмурился, заметив, как тот обессилел. Маленький клирик не был создан ни для ран, ни для дуэлей - ему уж точно не грозило выжить в смертельных болотах Ренквахи... Отдавив воспоминаниям их пышный хвост, Иноходец вызвался налить вина, но Левий отклонил предложение. Пестрая кошка взобралась на колени кардинала, покрутилась и сочувственно лизнула хозяйский бок. Робер отнял пальцы от глаза, едва не пустившего слезу, - так трогательна была эта душевная сценка. Кардинала любит кошка, подумал герцог, терзая губу сомнения зубами тяжелых дум. Мэллит любит Альдо, Альдо - власть, Клемент - покушать, но найдется ли крепкое сердце, способное возлюбить Иноходца, чьи подковы давно сбились на широком тракте разлук...
- Вы... простите меня... - шепнул Левий, прикрыв лицо ладонью. - Я сегодня немного не в себе...
- О чем вы! - возмутился Робер. - Слава Создателю, вы живы, и это главное! Я здесь незваный гость, вы отдыхайте, я пойду...
Плечи Левия угрожающе дернулись. Задержись герцог под дверью - и он имел бы шанс услышать хохот, отнюдь не милосердный к чужому слуху.
- Ушел он?.. - выдохнул Левий, то ли смеясь, то ли задыхаясь. Пьетро расплакался - нервы монаха столь бурный день не осилили. Рыдания и нездоровый смех звучали в кабинете еще с минуту.
- В честь чего... ноем?.. - выдохнул кардинал, не отдышавшись после приступа.
- Я согрешил! - всхлипнул Пьетро. - Я солгал!
- Утри нос и не хнычь!..
Монах покорился, возя платочком по заплаканному лицу.
***
Днем ранее
Под вечер
Ноха

Ну и пальцы - пальчики, ей-Создателю! У нее, бабы старой, и то длиннее будут! Матильда фыркнула - естественно, про себя. В маленьких руках Левия была мелкая чашка с шадди, а у Матильды была большая фляга с касерой, из которой она сделала большой, задиристый глоток. Пойло ударило в голову, перед глазами тут же объявился Адриан. Матильда часто вспоминала его за выпивкой: Эсперадор глушил касеру ведрами, при этом оставаясь очень милым собеседником.
- Что молчим, преосвященство? - гаркнула она и тут же себя одернула. Так себя с Адрианом можно вести, не с Левием - чего орать, не глухой ведь! Твою кавалерию, подумала Матильда. Привалило ей счастье: в двух клириках заблудилась, как в двух белых соснах...
Кардинал мягко улыбнулся. Уж это он умеет, хмыкнула Матильда, следя за худеньким личиком. Сощурился к тому же - привычка скверная, зато меньше сияет глазами своими сизыми. Ох, и глазки, подумалось принцессе, когда кардинал поднес к губам чашку и поверх нее на гостью взглянул. У муженька глаза были такие же - да какие там, хоть голубые, а свинячьи, а вон у этого - что два алатских озера! При мысли о почившем муже вдруг стало гадко на душе. Матильда грохнула флягой об стол и схватила чашку с густым пойлом. Пойло она страсть как не любила, а кто виновен, что им все клирики, кроме Адриана, убиваются?! Рядом стоял стаканчик с молоком - в этой комнате есть что-то большое или только она в своих платьях?.. Тихо ругнувшись, Матильда хлебнула шадди и запила варево молоком.
- Это делают не так, - мягко заметил Левий.
Ох и ызарг... Бабу старую учить будет! Матильда пристально уставилась на Левия, как он потянулся к ее чашке, долил в нее чуток молока и помешал ложкой... тьфу ты, ложечкой! Его же кавалерию... Когда кардинал ей чашку обратно сунул, она так ее схватила, чтобы его пальцы прижать на секундочку. Может, хоть так поймет, что она сюда не о погоде в Агарисе болтать пришла! Ну, вот, опять сощурился и молчит. Левий, Левий, подумалось принцессе. Дальше носа своего не видит, что глазами, что умом...
- Ну, и как там в Агарисе погодка? - ответит «жаркая», пойдем на приступ.
- Сыро, - вздохнул Левий. - Сыро и ветрено...
Горе ты мое, горюшко... Ну, и что с таким делать прикажете? Что, варево это по себе разлить - может, тогда дойдет? Или ему плеснуть повыше колен? Матильда обдумала план действий и мысленно от него отмахнулась. Оставалось ждать, улыбаться, спрашивать про Агарис и травить милую беседу.
- А куда в Агарисе вы любите ходить? - брякнула принцесса, изумляясь своей же чуши.
- Как правило, в церковь, - ответил Левий, сделав из чашки маленький глоток.
- Похвально, - буркнула Матильда, подхватив родную флягу. - Вот, вспомню, Адриан, так он после воскресной проповеди ка-ак сутану стащит, как усы себе фальшивые налепит - и бегом в кабак, с морячьем хлебать касеру! Орал так, что я дома лежу и слышу! Вот это был Эсперадор!..
Рука Левия с чашкой застыла на полпути ко рту. Ноздри раздулись, даром, что тонкие и мелкие... Махнув на его странности, Матильда грохнула флягой об стол и продолжила:
- А уж как млели от него девки! Млели - и все тут! Как он в притон портовый заявится, от матросов валят, от боцманов даже - и все к нему бегут! Он их поил за счет эсператии, а как ремонты шли и с деньгами было туго, одолжил пару тыщ у Клементия. Тот как узнал, куда средства ушли, так рожа его крысиная вдвое длиннее стала!
Неловко дернув рукой, кардинал пролил шадди прямо себе на колени. Видать, сразила история... Ох ведь и клир, подумалось Матильде, ну и нервишки, с такими артиллеристом не возьмут! Хотя с таким-то ростом - куда вообще возьмут? В мужья разве что... Плюнув на всякие там размышления, принцесса решила разить.
- Ох вы горе мое! Давайте, вытру! Платок, у вас есть платок?
Кардинал вытянул из рукава нечто накрахмаленное и воздушное. Подивившись такому платку, Матильда включилась в борьбу с пятном. Один ее глаз косил на сутану, второй следил за Левием, аки сокол за мелкой птичкой. Кардинал посматривал в потолок, держался неуверенно и даже в спинку кресла вжался вроде бы. Принцессу так и тянуло ущипнуть мелкоту за бочок. Взгляд Матильды незаметно прощупал кардинала сквозь сутану и что он там под ней носил. Создавалось стойкое впечатление - как сказал бы, выпив с матерьялистами, Хогберд, - что под одежкой у Левия в наличии одни ребра, а то, что под ними и что пегобородый себе на чужих харчах отъел, и вовсе липнет к позвоночнику. Воображаемая рука Матильды кончила щупать костлявый бок и опустилась чуть пониже - надо же проверить главное! А кардинал, словно учуял, - сжался весь да сверкнул очами-блюдцами, голубеныш! Как за такого браться, она знать не знала и никак не могла решиться. Левий казался ей каким-то полудохлым, такое и в руки взять боязно, не то, что на ковер повалить.
- Сердечно благодарю вас.
Благодарит он... Твою же кавалерию, милочек! Чего сложил сизые крылышки - не видишь, как дама распинается, что ли?! Ах, да, ты ж у нас слепенький... ну, природа есть природа, для такого глаза и не нужны. Вернувшись на место, Матильда повертела платочек и поднесла его к лицу. Так и есть, воняет ароматом каким-то приторным. Ну, что ты, что ты, а? Сложил на коленях ручки, глядит на них, уставился... Скромник, тьфу!
- Помню, вышли мы однажды с Адрианом к пристани, - протянула принцесса. - Луна висела - что свежий блин! В кабаках орут, гулянки, музыка - в общем, жизнь тебе, а не прозябание! Он меня за талию обнял рукой своею ненасытной, в ухо пакости шепчет, а как от него касерой прет - услышат в самом Дриксен! Ну, значит, потащил он меня под причал. Забились мы под доски, на мокрый песок легли, а там уж - не за шадди будет сказано, преосвященство!
Матильда взяла паузу, выжидая, что сделает голубок. Голубок порядком надулся и ощетинил пару перышек. Тема беседы ему явно не нравилась. И плевать, заключила Матильда. Пусть жизни учится, хватит себе по карнизам порхать да клевать одно просо! Лукаво ухмыльнувшись, принцесса полезла напролом.
- Я, наше вы милейшество, вам так скажу на ушко: однажды он меня шесть раз кряду отлюбил, и сколько я потом мужичья не встречала, так отстреляться ни один не сподобился!
Левий изменился в лице - Матильда сказала бы, кардинально. Глаза клирика мигом посуровели - что Ноймаринен в бою, его кавалерию! Губы поджал, весь напрягся отчего-то, подбородок ползет вверх...
- Пьетро, - а голосок-то прорезался, - стакан!
Явился Пьетро. Идет и трясется, как жеребенок новорожденный! Матильда фыркнула. Ангелочки в Райских Садах над цветочками и то изящнее вьются. А собрата в грешной Олларии... Ракане, тьфу ты... на кой ляд позабыли?! При виде бледных ручек и пухлых пальчиков принцессе захотелось избавиться от Пьетро смачным пинком. Левий выдрал у него стакан, спровадил за дверь, нырнул зачем-то под стол и вынес на свет дневной бутыль забористой касеры. Матильда едва не вспыхнула от довольства: это же пить и пить, твой южный штаб! Плеснув в стакан огненной жидкости, Левий отчаянно зажмурился и сделал глоток - большой и очень храбрый. Сидел он после этого, как столб, секунды три, а после согнулся и закашлялся. До Адриана ему, как Мэллит до Леворукого, довольно подумала Матильда, однако же растет! На глазах растет!
- Знаете, что... - прохрипел голубчик, птицу свою сгребая нашейную, - я... я в Агарисе... не только по церквям... хожу.
- Ёлы белые! - гаркнула принцесса. - Неужто были в трактире «Веселые гуси»?
- Был! - заверил Левий, сорвав нагрудный знак.
- А в «Похотливом спруте»?
- Т... тоже был!
Кардинал потянулся к голубю, не нашел его и взялся растирать ладонью грудь. Вело его, как кота по весне: глазки блестят, ноздри раздулись... Ну, погоди, голубок! Мы тебя быстро общиплем!
Время сомнений кануло в Данар. Вскочив, Матильда сгребла святейшество в руки и лихо повалила на стол. Святейшество не сопротивлялось. Вдавив ладонь в грудь Левия, принцесса рванула сутану. Раздался треск: эсператистские одежды поддались за милую душу, обнажив рубашку с рюшем. Матильда чихать хотела на ее стоимость: шелк был разорван вслед за сутаной. Задышал, голубчик, подметила принцесса. Воздух глотнул и съежился, одно плечо из рубахи торчит... да какое там плечо - плечишко, эскадру вашу! Ох и Левий, ох и набор для супа...
- Ну что же... вы... медлите... налево вашу... пушку... - проворчала Матильда, кромсая рубашку в клочья. Щека Левия, алая, будто в лихорадке... руки скользят по столу, сметая все подряд, и к Леворукому! Ну, Адриан: раз сам схитрил и помер, пусть Левий терпит за двоих! Да этой Нохи поутру здесь не будет, ядро ей в обе башни! Твою же кавалерию!..
***
Матильда глядела на стол. Стол глядел на нее обратной стороной крышки и покосился, как-то жалобно - видать, они сломали ножку. Рядом темнела лужица от шадди. Подле нее лежало святейшество, ладонью подперев затылок. Принцесса покосилась на Левия и чуть не покачала головой. Мелкий клирик сжимал и без того тонкие губы, закатывал глазки и раз с полсотни шепнул ее имя, один раз чуть не прокричал, благо она уняла его поцелуем. Стражи им не надо было, а уж тем более болвана Пьетро: ангелочек от такого зрелища мог и отбросить крылышки!
Бледная ладонь с тонкими синими жилками легла на ее бедро. Твою погранзаставу! Значит, мало тебе, голубок? Сейчас нарвешься на лисичку!..
***
Валяться у камина - придумали еще! Жарит жутко, мало им как будто огня двух тел! Матильда ругнулась и грубо вытерла со лба блестящий пот. Кавалер дышал ей в ухо и щечкой своей влажной притирался. А она, дура, думала, что ей после рыбо-мужа подавай, как у Адриана, ручищи - ох, как он об стол стучал своим стаканом! А этот - ишь какой, мал, да удал! Ручонки у кавалера - ни дать, ни взять, девчачьи, а как коснется - тело все горит! Ну, что, милок: хотел пожара, приволок к камину? Сейчас мы тебя поджарим на вертеле...
***
Чей был вертел и кто кого поджарил, Матильда так и не разобралась. Камин блистал в тумане на самом краю комнаты, все куда-то плыло, кто-то лобызал ее грудь и занимался всей прочей непотребщиной. После стола и камина с ними приключились дверца бюро, из-за которой все валились бумаги, и алатский ковер, в который они едва не завернулись, а завернулись, так задохнулись бы к ызаргам. Ласково взяв Левия за волосы, принцесса отодрала его от себя и оглядела. Левий поджал губу и смотрел на нее так, что жгло от глаз и до самого затылка. Посуровел, но не сдался - молодчина, твою пехоту!..
В окне над головой повисла большая белая луна. Устало вытянув ногу, Матильда стряхнула с нее край гардины. Рядом что-то шевельнулось, хвостом дернуло и завыло на трагичный лад. Принцесса тяжело вздохнула. Лежать под окном было прохладно и приятно, пока дурное существо не вздумало проснуться и спасаться от них на гардине. Любимица у Левия была такая, что ей-ызаргу, - уж точно не костлявый дохлик! Гардины грохнулись, увесистая палка бедняге Левию прямо в бок зарядила. Матильда помирала со смеху, святейшество мучилось, но Пьетро не кликнуло и тут же вернулось к прерванным занятиям.
Снова шорох, гардины вздымаются, кошка визжит и летит куда-то прочь. Видать, клир очнулся... Матильда поднялась на локте и оглядела кардинала. Глаза бедняги алели, правое веко дергалось. Принцесса ругнулась. Оттолкнув комок гардин, Левий храбро пошел в бой.
- Лёва, - зевнула Матильда, оттолкнув от себя его губы. - Взмылился ты, как табун иноходцев! Хватит, может? Меру надо знать! Дорак, вон, копыта откинул, ты хоть сердце себе не имей всякими... глупостями!
Перед словом «глупости» Матильда громко хихикнула. Уж будь в живых этот проклятущий Дорак, она нашла бы время, явилась бы к нему да как высказала бы все, что о нем думает, так никакими жалобами на сердце не отвертелся бы! Жаль, уже поздно. Хоть Левий есть, по счастью...
***
Фляга с касерой звонко полетела в угол. Принцесса утерла рот, вздохнула и потянулась за полной еще флягой тюрегвизе. Крышка никак не хотела откручиваться.
- Помог бы, что ли... мужчина, - фыркнула Матильда, печально оглядев Левия. Левий был неподвижен и противно холоден после их ночки, прошедшей с жаром и шиком. Сцепив зубы, что помешало выругаться, принцесса осилила крышку, употребила пойло внутрь, набрала побольше за обе щеки и окатила святейшество тюрегвизным дождем.
Залипший глаз Левия изволил приоткрыться. Ей-ызаргу, нельзя же так пугать! Матильда треснула его по щекам и для уверенности дернула за уши. Минуту-две святейшество соображало, на каком свете оно сейчас находится. По мере узнавания лица принцессы губы пытались шевелиться, но сил на речи не хватало.
- Ну, что там? Что стряслось? - помогла ему Матильда.
- Как... я?.. - чуть слышно вопросил он.
Принцесса застыла, словно дубиной огорошенная. Левий глядел на нее с таким волнением, будто она его Эсперадором назначала. Твою же кавалерию, подумала Матильда. Твою пехоту! Твоих портовых крыс! Вот что ему ответить, что, скажи на милость?! Принцесса закусила губу. Левий глядел на нее такими трагичными глазками, что Матильда набрала побольше воздуху и заявила:
- Я тебе так скажу, мой милый: быть тебе Эсперадором. У тебя для этого есть все, что надо, уж поверь опытной... эсператистке.
Левий патетически сглотнул. На большее его не хватило. Принцесса потрепала его по бледной щечке и сгребла свое платье.
- Пьетро, котенок! - рявкнула Матильда. - Я ушла! Шеф на ковре!

FIN